В деревне не было скучно. Правда утром приходилось помогать в огороде и по дому. Но зато весь оставшийся день был в Катином распоряжении. Можно было съездить на велосипеде в сельпо, искупаться в речке,  погулять у заросших прудов под старыми липами и полюбоваться на кувшинки, сходить в лес за орехами. Примостившись на деревянных мостках копанца, можно часами смотреть на водомерок,  водяных жуков, лягушек и тритонов, натянув на себя брезентовую робу до пят наблюдать, как снуют туда-сюда пчелы. Замереть над росянкой, чтоб посмотреть, как заворачиваются листья вокруг очередной жертвы. Можно забраться с подружками на сеновал и рассказывать страшные истории. Можно залезть с ногами на старую оттоманку и, под мерное жужжание залетевшей мухи, читать книжки из деревенской библиотеки.
Пшеничное поле выгоревшим желтым морем волновалось от малейшего дуновения ветерка. Ярко-синие васильки покачивались на тонких стебельках. Соскочив с велосипеда, Катюха сорвала пшеничный колос, растерла его в ладонях, и собрала языком спелые зерна. Мммм… Вкуснотища! Набрав большой букет васильков, довольная девочка принесла его домой. Удивительно, но бабушка подарку не обрадовалась.
-Катя! Не рви васильки, а то люди подумают, что ты колосья воруешь.
Катя захлебнулась от обиды. Во-первых: что значит «воруешь»? Пшеницы-то вон сколько! Ну и что с того, что сорвала она один колосок? Во-вторых: разве людям интересно, что она собирает в поле? Девочке было невдомек, что животный страх перед расплатой за долгие годы въелся в сознание бабушки. Со времени, когда за поднятый с земли колосок  могли сослать в Сибирь, а могли и расстрелять, прошло чуть больше десяти лет.
Обиженная Катя медленно шла по тропинке. Шмель залез в колокольчик и жужжал там так, что подумалось:
-Застрял, бедняга.
Постучав пальчиком по цветку, наклонила к нему ушко и почувствовала удар в ногу. Будто маленький злобный гном с силой швырнул в нее из травы камень. Ощущение было незнакомым. Катя с удивлением посмотрела вниз. Над коленкой слабо кровоточили три дырочки. Две рядом побольше, одна, поменьше, под ними.
-Бабушка, меня кто-то ужалил.
Бабушка подошла поближе, бросила внимательный взгляд на Катю:
-Это шершень. Заживет –и тут же  позвала старшую сестру
-Маня! пояс есть?
Тетя Маня заковыляла к ним на своей деревянной ноге. Посмотрела на укус и стала быстро развязывать фартук. Завязкой ногу перетянули выше укуса:
-Я высосу кровь, а ты заговоришь – распорядилась тетя Маня.
Подоспел дедушка с кружкой воды. Старушка вытащила вставную челюсть и принялась за дело. Втянув беззубым ртом кровь из ранки, она тут же сплевывала ее в траву и полоскала рот. Катюха недоумевала. Что за проблемы? Шершень – почти пчела. Ну куснул чуть покрепче.
А взрослые, тем временем, суетились вокруг, приговаривая:
-Это шершень. Заживет.
Бабушка приложила к ранке свекольный лист и что-то быстро-быстро зашептала.
-Как будто молится – с негодованием подумала Катя.
Дедушка, натянув кирзачи, взял в руки палку и сантиметр за сантиметром стал осматривать место, где недавно жужжал шмель. Что он там хотел найти? Странное поведение взрослых нисколько не озадачило Катюху. В мыслях она уже давно перенеслась в свой особенный детский мир.
-Мань, ты как? – то и дело спрашивала бабушка.
-Вроде нормально – пожимала та плечами.
Вечером Катю не отпустили в кино. Это было несправедливо. Кино в клубе показывали два раза в неделю, и надо было очень провиниться, чтоб поход в клуб запретили. Бабушка уложила ее под марлевым пологом и заглядывала, чуть ли не каждые пятнадцать минут.  Проверяла лоб, осматривала ногу.
В памяти эта история осталась только благодаря необычному поведению взрослых.
Много-много лет спустя по телевизору показывали передачу о животных. Змеелов на секунду замешкался, маленькая гадюка резким выпадом ужалила его в руку. Пока он доставал шприц с противоядием, камера приблизила картинку. Там слабо кровоточили три дырочки. Две рядом побольше, одна, поменьше, под ними.
С  компьютерной скоростью память вернула Катю в тот день и тот час, когда беззубая самоотверженная старушка, умирая от страха за Катю и за себя, высасывала кровь из ранки и полоскала от яда рот. Любовь к давно ушедшим в лучший мир людям сдавила сердце.